Левый берег - Страница 12

Так вот природа, значит… В ней, природе, все устроено грамотно, более или менее… А вот в культуре! В смысле "культуре", в широком понимании значения этого явления. Не художественной культуре, не культуре общения, даже не какой-то там этнической культуре. Имеется в виду, в культуре как целом искусственном мире, которые человек создал для себя, который существует как бы в природе, но и помимо нее, мире, где человеку комфортно и он чувствует себя в безопасности. Так вот этот самый мир устроен гораздо менее удачно. Гораздо! Скорее всего, это потому, что его создавал человек. А люди нередко "косячат". Очень даже часто "косячат".

И справедливости, стало быть, в этом мире еще меньше, чем в природе. Нет, не так. Во много раз меньше, чем в природе. Так правильнее будет… А еще меньше — чего? Не просто справедливости, а конкретно — социальной справедливости. Вот ее-то — считай, вообще почти никакой.

Андрея эта самая несправедливость коснулась непосредственно. Нет, он не жаловался на судьбу. Сложилось — как сложилось. Кто знает, как оно бы вышло, если бы его мечта исполнилась.

А мечта была простая — служить родине. Ничего удивительного. У Андрея это все перед глазами было с детства. Отец, военный моряк — сверхсрочник, старший мичман Сергей Григорьевич Соколов, всю свою жизнь отдал Черноморскому флоту. Все стены их двухкомнатной квартиры в Новороссийске на улице Чайковского, в которой Андрей провел все детство и юность, были завешены фотографиями отца, невысокого жилистого строгого мужика в безукоризненно подогнанной морской форме. Отец никогда не был компанейским человеком. Просто он увлекался фотографией, и это дело у него весьма недурно получалось. Такого мнения совершенно искренне придерживался Андрей.

Коренной "ленинградец" и сын морского офицера, Сергей Григорьевич даже было поступил в Нахимовское училище, но затем по какой-то причине обучение там прекратил. По какой — он никогда не говорил, а теперь уж и не скажет. Однако, нимало не смутившись, как истинный представитель великого города, лично еще ребенком переживший блокаду, он отправился служить по призыву. Попал в Севастополь, на эсминец, где и провел "срочную". Когда Андрей спрашивал отца, почему он остался на "сверхсрок" именно на Черноморском флоте, тот поживал плечами и отвечал: "Понравилось".

Послужив какое-то время на том же эсминце, в шестьдесят первом году Сергей Григорьевич перевелся в 42-ю бригаду ракетных катеров, где, собственно, и благополучно прослужил до заслуженной пенсии. Любовь к флоту, дисциплинированность и исполнительность, а также профессионализм позволили ему выйти на пенсию в самом высоком чине, на какой только и мог рассчитывать военный человек с его данными. Никаких, кстати, попыток получить высшее образование Сергей Григорьевич никогда не предпринимал, что для Андрея тоже оставалось загадкой.

Каким образом старший мичман Соколов оказался в Новороссийске, для Андрея тоже было не совсем понятным. Что-то, связанное с жильем для военнослужащих. Он особо никогда и не интересовался

К тому моменту отцу было уже давно за сорок, и он вовсе не собирался становиться "отцом". Привыкший к холостой жизни, имеющий однокомнатную квартиру и вполне приличную пенсию, он устроился в местный ДОСААФ и стал себе жить-поживать.

А скоро он познакомился с мамой. Совершенно случайно, чуть ли не на улице. Лариса Петровна, чуткая и добрая русская женщина, к тому моменту уже тоже была далеко не девочка. Андрей никак не мог взять в толк, почему у этого прекрасного человека не сложилась семейная жизнь. Хотя, такое в жизни тоже бывает.

Один Бог знает, чем два одиноких взрослых давно сложившихся человека приглянулись друг другу. Но скоро возникла семья. И надо сказать, очень дружная и крепкая семья получилась. Громкой свадьбы не было. Чего людей смешить? Нашлись молодожены — обоим за сорок. Да и родственников у них почти не было. Из старшего поколения — только мать "молодой", обожаемая Андреем бабушка Нюра из Анапы. Да у отца брат в Ленинграде остался, но у них отношения были весьма прохладные.

А скоро появился он — Андрей Сергеевич Соколов, плод припозднившейся любви отставного советского вояки и скромной сметчицы Новороссийского порта. Это было в восьмидесятом, в олимпийский год. Спокойное было время. Мишка уже улетал, Брежнев еще шевелил губами, Политбюро стабильно вымирало, а Вооруженные силы Страны Советов крепчали. Три с половиной килограмма, так вот…

Мать отдала единственному сыну всю свою нерастраченную любовь, да и отец, если отбросить напускную строгость, души в нем не чаял. Родители съехались, разменяв папину "однушку" и мамин "жакт" на двухкомнатную. Андрей этого не помнил, ему тогда всего три года было. Его родная "двушка" на пятом этаже в доме на улице Чайковского — вот его единственный дом, который он помнил. Сейчас он ее сдавал.

Жизнь шла своим чередом. Андрей рос вполне нормальным, сначала советским, а потом и российским ребенком. Весьма неглупый, не без способностей, в меру смел и в меру воспитан. Не был ни изгоем, ни лидером коллектива. За себя всегда мог постоять. Ну или почти всегда, когда не было очень уж страшно…

А каждое лет он проводил у бабы Нюры. Наверное, Андрей не признался бы в этом даже самому себе, но, быть может, бабушку он любил даже больше родителей. Более доброго и светлого человека на своем жизненном пути он не встречал. Жила баба Нюра в маленьком, но добротном домике с мансардой, который стоял в очень необычном месте города — на Пионерском проспекте. Если посмотреть на город сверху, то Пионерский проспект длинным хвостом выходит из основного тела города на несколько километров к северу. По обеим сторона от него располагались детские пионерские лагеря. Анапа даже после распада Союза сохраняла за собой статус детского курорта. Частных строений на проспекте почти не было, а те, которые были, располагались километрах в трех-четырех от собственно городской черты.